Мастер-класс С.В. Женовача

«Уроки режиссуры» – так сформулирована одна из основных тем проходящего сейчас в Москве Биеннале театрального искусства. В его рамках в ГЦТМ им. А.А. Бахрушина открылась выставка «От К.С. Станиславского до Л.А. Додина. Уроки режиссуры». Также проект предполагает встречи с режиссёрами – лидерами современного отечественного театра, мастер-классы, предназначенные, в первую очередь, студентам – театральным режиссёрам будущего. Вслед за Валерием Фокиным на своеобразный ринг в Каретном сарае Бахрушинского музея 16 октября вышел художественный руководитель театра «Студия театрального искусства» Сергей Женовач. Представляя его собравшимся, арт-директор Биеннале, театральный критик Марина Токарева сказала: «Спрашивайте о сокровенном. Тогда получится настоящий разговор. Перед вами сейчас грандиозный педагог и режиссёр, один из тех, кто определяет наше сегодняшнее театральное пространство».

– Спасибо, что пришли,  – произнёс Сергей Женовач. – Мы сейчас с вами можем поговорить о профессии, её проблемах. Только сразу хочу заметить, что научить режиссуре невозможно, каждый постигает её сам.

 – Были ли у вас провалы и неудачи? И если «да», как вы с этим справлялись?

– Провал или нет, понимаешь только, когда приходят зрители, и спектакль начинает жить своей жизнью. А так все мои работы мне дороги, потому что каждая – это часть жизни. Театр прежде всего команда, и главное – суметь обрести её. Директор, художник, помощники, актёры, с которыми можно рисковать. Работа состоит из потребности сочинять спектакль.

 – Что для вас «неживой театр» и как с этим бороться?

«Неживой театр» – это не театр, а попросту халтура. Мне от этого тяжело. Реакция должна быть живая и непосредственная.

 – Помогают или мешают актёру декорации?

– Театр не актёрское искусство, а искусство ансамбля. Режиссёр – капитан корабля. Как говорила мой педагог Р.А. Сирота, вы все словно бы варитесь в одной кастрюле. Надо, чтобы всё кипело. Если нет сценического пространства, актёр не может существовать. Если пространство придумано интересно, очень здорово. Музыка тоже действующее лицо. Только тогда возникает гармония. Одно без другого невозможно. А кто что придумал неважно. Спектакль – сочинение коллективное,  и важен коллектив сочинителей.

– Какова, по вашему мнению, роль драматического режиссёра в музыкальном театре?

– У меня небольшая практика работы в музыкальном театре. Вместе с Александром Боровским мы поставили «Иоланту» в Большом. Там всё определяет музыка. Но спектакль не должен превратиться в костюмированный концерт. Это всё-таки театр, и всё должно соединиться. Необходимо сочинить спектакль так, чтобы у него была форма.

– Что для вас сценическое пространство?

– Я счастлив, что уже 20 лет работаю вместе с большим художником Александром Боровским. Я ему обычно говорю: давай протрепимся. И мы начинаем сочинять. Любой спектакль начинается с пространства. Если оно фальшивое, лживое, всем сложно. Если пространство не найдено, то, как говорил П.Н. Фоменко, «мат в дебюте». Это очень важно. Малое пространство – один способ общения со зрителями, большое – на сто процентов другой. Сцена – действующее лицо, в неё надо влюбиться. Иногда перед спектаклем или репетицией просто посидеть на ней. И мне не нравится слово «оформитель». Надо обрести своего художника. И тогда он за вами, а вы за ним.

– Что вас вдохновляет?

– Я думаю, что настроение, связанное с людьми, когда рядом талантливые люди.

– Когда вы работаете с актёрами, у них может быть личное пространство, границы? Существуют ли в этом смысле ограничения?

– Всё зависит от того, как придуман спектакль. Я люблю работать во времени, актёры должны чувствовать это время. Иногда нужен шоковый момент. Надо, чтобы актёр  любил то, что он делает. И без труда ничего не получается. Конечно, у каждого есть свои привычки. Но когда играешь в спектакле, надо работать на общую затею, а не думать о себе. Главное, чтобы всем вместе нравилось. Я не люблю конфликты на репетициях, наоборот, мне нравится атмосфера открытости, каждый должен раскрыться. Надо, чтобы ощущались атмосфера и настроение. Но это опыт, который приходит со временем, после многих ошибок. Можно сказать, метод проб и ошибок. Только неудачи могут чему-то научить. Только работа и опыт.

– Актёры, которые закончили мастерскую Женовача – своего рода знак качества. Как из сотен абитуриентов вы выбираете ваших?

 – Это заблуждение. Главное – собрать педагогическую компанию. Нам интересно быть вместе. И каждый создаёт ауру и атмосферу. Но всё достаточно условно. Педагоги не должны вторить друг другу, им следует оценить абитуриентов. Мы отбираем, с нашей точки зрения, одарённых личностей, надо почувствовать индивидуальность. Читают все одинаково. Я веду уже восьмой курс, и мы обычно начинаем заранее заниматься с абитуриентами, смотрим, кто из них как развивается. Главная ошибка: педагоги, бывает, влюбляются в абитуриентов. Самый ответственный период – вступительные экзамены. И опять необходимо, чтобы сложилась команда. И затем уже ты не имеешь права никого обмануть. И надо настроиться на волну. Только тогда возможен театр. Театр начинается тогда, когда попадаешь в некий поток, и тебе становится интересно.

 – Как у педагога, какое у вас любимое упражнение для режиссёров?

– Упражнениями занимаются в первый год. А я вступаю позже, когда уже показывают отрывки, сцены, самостоятельные работы. Но все упражнения имеют смысл, если их придумывают талантливые люди. Мне нравится, например, когда режиссёры этюды делают по живописи. Затем переход от безмолвных этюдов к фантазиям, импровизации, например, сочинению сказок. Занимаемся по Проппу, разбираем сказки, в них обычно много всего намешано.

– Когда случаются сложные жизненные ситуации, что вы делаете для того, чтобы из них выйти?

– Для меня всегда существует только работа. Это моя судьба. Всё завязано на работе, и всё связано с театром. Утром думаешь, чем удивить. Целый день репетиции, затем спектакль. Возникает такое колесо, и все личные истории переплавляются в работу. Даже если попадаешь на похороны, все равно думаешь о работе. Такая профессия.

– Вы собираетесь ставить спектакль по произведениям С. Довлатова, чем он вам интересен?

– Я часто думаю о поколении 60-х. Это мои учителя. Разбираясь в другом человеке, разбираешься в себе. Довлатов к нам сейчас возвращается. Мы съездили в Пушкинские горы, чтобы настроиться на работу. Там сохранился дом, в котором жил Довлатов, и в нём частный музей. Прекрасные экскурсоводы. Когда думаешь, как сделать, заражаешься, становишься заложником работы. Нельзя вдруг остановиться, обязательно надо довести дело до конца. Когда, наконец, появляется спектакль, ты освобождаешься и готов к новому приключению.

 – Как открыть в себе способности, изюминку?

– Надо верить в себя. Найти свой круг учителей, компанию, в которой ты чувствуешь себя хорошо и спокойно. Быть готовым к трудному пути, если вы собираетесь стать актёром. Будут тяжёлые периоды, безработица, маленькие роли. Надо любить профессию больше, чем себя в профессии. Режиссёрам ещё сложнее, они очень ранимы, надо верить в себя.  Важно держать удар и двигаться вперёд, тренировать структурное и композиционное мышление, продолжать учиться. Режиссёрская профессия лидерская, поэтому трудно стать режиссёром в 17 лет. Хорошо, когда уже есть другое образование. Прошлое должно помогать жить дальше. Опыт – часть нашей профессии. Если не складывается, уходит вера в себя.

Мы пытаемся решить важную проблему: второе высшее образование в стране платное. Поэтому никогда не знаешь, придёт ли твой студент на следующий семестр или следующий курс. Бывает, что платить нечем. Получается, что, вместо того, чтобы помогать, мы мешаем.

 – Считается, что режиссёры ранимы. Как у вас складываются отношения с критиками?

– Это ложное противопоставление. Когда я был студентом ГИТИСа, мы учились вместе с театроведами. Поэтому многие из них просто мои однокашники. Но иногда, конечно, критикам кажется, что они определяют чью-то судьбу. В таком случае они превращаются просто в журналистов. Я вспоминаю, как мне помогла Наталья Крымова, когда она написала рецензию на мою постановку «Короля Лира», у неё был свой особый подход,  культура постижения спектакля, а не просто оценка. Критик должен владеть чувством театра, стопроцентным театральным слухом. Ведь слово иногда может выбить из профессии. Есть люди, мнение которых для меня важно. Но важнее всего выработать собственные критерии. В последнее время я редко читаю, что пишут. Мне самому нравится  то, что мы делаем с Александром Боровским. Я думаю, что критики важны, но идти за ними не совсем верно.

– Часто ли вам приходится отказываться от того, в чём вы были уверены на сто процентов?

– Постоянно, а иначе впадаешь в грех самодовольства и самодостаточности. Сомнение необходимо, только оно даёт силы на следующую работу. Бывали случаи, когда приходилось всё менять совсем перед премьерой. Так было с «Ночью перед рождеством» ещё в театре на Малой Бронной. И также уже в СТИ со спектаклем «Битва жизни» по Диккенсу. За три дня мы сочинили новый спектакль, достаточно ироничный, нашли ход. Сомнение, желание начать с нуля, не бояться этого – смысл нашей профессии.

 – Как соблюсти баланс между импульсивным и рациональным?

– Вопрос глубокий. Когда идея рождается, она тебе интересна. Но на следующий день уже всё по-другому. Здесь важно терпение. Ищется форма, и она должна быть жёсткой, а внутри неё всё лёгким. Очень трудно соединить идеи, все части постановки. Самое страшное – сборка. Поэтому сначала «мёртвая вода», чтобы всё срослось, а потом уже «живая». И главное – суметь отобрать.

 – Бывают репетиции, когда хочется всё бросить?

– Желание уйти – естественное состояние режиссёра. И артистов тоже. Поэтому мы сначала пьём чай и всё обсуждаем. Сбежать хочется всегда. И что-то правильное, верное возникает только тогда, когда есть недовольство. Это и есть наши будни. Иначе ничего не сделаешь, и режиссёр становится провокатором. П.Н. Фоменко обычно уходил раз в неделю. Уходы-приходы – это нормально. Без ссор никуда. Но при этом театр – радость, лицедейство, игра.

 – Как появляется идея, решение, когда вы работаете?

– Важные понятия – режиссёрский замысел, режиссёрская затея. И ответственность. Именно они, а не эмоции во главе угла. Ход, решение, идея сценического пространства, без этого нельзя начинать репетировать. И всё должно доставлять удовольствие и радость. Режиссёрский дар в умении отбрасывать, отсекать ненужное. Вы должны точно знать, что хотите и куда всех поведёте. А участникам затеи следует верить в лидера. Наша профессия означает цельное мышление. Мне дорог театр осознанный.

 – Создаётся впечатление, что вы добрый человек. Как вы работаете?

– Всё зависит от характера. Я не люблю повышать голос. Крик, он обычно от бессилия и беспомощности. Выброс эмоций – это неправильно. Главное, чтобы артист и режиссёр слышали друг друга.

– Каким вы видите театр через 15 – 20 лет?

– Я уверен, что театр не исчезнет. Никуда не денется потребность выражать эмоции, желание лицедействовать, играть, держать внимание, валять дурака. Это то, что всегда было и будет. Чем дольше это длится, тем радостнее нам будет жить. Театр – часть культуры, и государство должно его поддерживать. Театр приучает к сочувствию, может заставить думать. И потребность в этом никуда не уйдёт. Хотя во многом это зависит от вас.

 – Какая у вас реакция, когда смотрите чужие спектакли?

– Всё зависит от состояния. Если сам репетируешь в этот момент, зря пришёл, думаешь только о своём. Есть смысл ходить, когда есть воздух. Всегда радуюсь талантливому. Разбирать чужие спектакли неверно, никто не знает истины, всё индивидуально. Мне больше всего нравится то, что сам я никогда не сделаю. Например,  «Обратная сторона Луны» Лепажа.

– Как вы работаете с артистами?

– Между природой артиста и ролью должен быть зазор, а не тождество. И в театре важно игровое начало. Идеально, когда артист не занят иллюстрированием. Поэтому так важно и ответственно распределение ролей. Если оно правильное, спектакль сложится на 60 процентов. Артист должен вам верить и обладать интуицией. Он – автор роли. А режиссёр – автор спектакля.

Текст: Галина Фадеева